Человек в войне и мире философия. С точки зрения сторонников войны говорит философия. Сценарий эсхатологических битв в различных традициях

Замысел романа о людях, прошедших через декабризм и изгнание («Декабристы», 1863), приводит Толстого к эпохе 1812 г., с небывалой силой обнажившей мощь и жизнеспособность русского характера и нации в целом. Но задача выявления внутренних источников противостояния злу и победы человека (и нации) над ним обращает писателя к эпохе «неудач и поражений», где сущность характера должна была «выразиться еще ярче» (13, 54). Начало действия «Войны и мира» переносится к 1805 г.

В 60‑е гг. в связи с крестьянской реформой и последовавшими за ней преобразованиями страны вопросы о закономерностях развития истории, о самом процессе исторического движения человечества становятся для России важнейшими. Своеобразными ответами на них явились и «Идиот» Достоевского (1868), и «Обрыв» Гончарова (1869), и «История одного города» Салтыкова‑Щедрина (1870). Исторический замысел Толстого оказался в главном русле исканий русской общественно‑литературной мысли этого периода.

Сам Толстой воспринимал «Войну и мир» как «книгу о прошедшем» (15, 241), не подводимую ни под одну из жанровых форм. «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника, – писал он. – „Война и мир“ есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось» (16, 7). Однако широта философско‑исторического синтеза и глубина социально‑психологического анализа многообразных проявлений истории в человеке и человека в истории обусловили закрепление за «Войной и миром» определения «романа‑эпопеи». Бесконечность процесса духовных извлечений при чтении «Войны и мира» органично связана с толстовской задачей выявления общих закономерностей общественного и личного бытия, подчиняющих себе судьбы отдельных людей, народов и человечества в целом, и находится в прямой связи с толстовскими исканиями пути людей друг к другу, с мыслью о возможном и должном человеческом «единении».

Война и мир – как тема – это жизнь в ее универсальном охвате. Вместе с тем война и мир – самое глубокое и трагическое противоречие жизни. 28 Размышления над этой проблемой вылились у Толстого прежде всего в исследование взаимосвязи свободы и необходимости, сущности волевого акта личности и объективного результата его последствий в конкретный момент. Называя эпоху создания «Войны и мира» «самоуверенным временем» (15, 227), забывшим о существовании этой проблемы, Толстой обращается к философской, богословской и естественнонаучной мысли прошлого, бившейся над решением вопроса о взаимосвязи свободы и необходимости (Аристотель, Цицерон, Августин Блаженный, Гоббс, Спиноза, Кант, Юм, Шопенгауэр, Бокль, Дарвин и т. д.), и нигде – ни в философии, ни в богословии, ни в естествознании – завершающего позитивного итога в разрешении проблемы не находит. В исканиях минувших веков Толстой обнаруживает постоянное возвращение новых поколений к «пенелоповой работе» (15, 226) своих предшественников: «Рассматривая философскую историю вопроса, мы увидим, что вопрос этот не только не разрешен, но имеет два решения. С точки зрения разума – свободы нет и не может быть, с точки зрения сознания нет и не может быть необходимости» (15, 227–228).

Размышления о закономерностях развития человеческой истории приводят Толстого к разделению понятий разум и сознание. «Откровения» сознания, по мнению писателя, предполагают полную свободу личности, требования же разума рассматривают любое проявление свободы (иначе – воли) человека в его сложных связях с окружающей действительностью по законам времени, пространства и причинности, органическая связь которых и составляет необходимость.

В черновых вариантах «Войны и мира» Толстой рассматривает ряд величайших нравственных «парадоксов» истории – от времен крестовых походов, Карла IX и Варфоломеевской ночи до французской революции, – которые не получили объяснения, по мнению писателя, ни в одной из известных ему историко‑философских концепций, и ставит перед собою задачу отыскать новые законы человеческой истории, которая определяется им как «наука народного самопознания» (15, 237).

В основу концепции Толстого ложится идея «непрерывного движения личности во времени» (15, 320). Проводится масштабное сопоставление: «Как в вопросе астрономии, так и в вопросе humaniores настоящего времени, все различие взгляда основано на признании или непризнании абсолютной неподвижной единицы, служащей мерилом изменения явлений. В астрономии это была неподвижность земли, в humaniores это – неподвижность личности, души человеческой <…> Но в астрономии истина взяла свое. Так точно в наше время истина подвижности личности должна взять свое» (15, 233). «Подвижность личности» при этом соотносится с подвижностью души, утвердившейся уже с повести «Детство» как неотъемлемый признак человека «понимающего».

По отношению к истории вопрос о свободе и необходимости решается Толстым в пользу необходимости. 29 Необходимость определяется им как «закон движения масс во времени». Одновременно писатель подчеркивает, что в личной жизни каждый человек в момент совершения того или иного поступка свободен. Этот момент он называет «бесконечно малым моментом свободы в настоящем», в период которого «душа» человека «живет» (15, 239, 321).

Однако каждый данный момент времени неизбежно становится прошедшим и превращается в факт истории. Его неповторимость и невозвратимость предопределяют, по Толстому, невозможность признания свободы воли применительно к совершившемуся и прошедшему. Отсюда – отрицание ведущей роли произвольных действий личности в истории и одновремнно утверждение нравственной ответственности человека за любой поступок в каждый бесконечно малый момент свободы в настоящем. Этот поступок может быть актом добра, «соединяющим людей», или актом зла (произвола), «разъединяющим людей» (46, 286; 64, 95).

Неоднократно напоминая о том, что свобода человека «закована временем» (15, 268, 292), Толстой вместе с тем говорит о бесконечно великой сумме «моментов свободы», т. е. жизни человека в целом. Поскольку в каждый такой момент – «душа в жизни» (15, 239), идея «подвижности личности» ложится в основу закона необходимости движения масс во времени.

Утвержденная писателем в «Войне и мире» первостепенная значимость «каждого бесконечно малого момента» как в жизни отдельного человека, так и во всемирном движении истории предопределила метод анализа исторического и обусловила тот характер «сопряжения» масштабности эпопеи с детализацией психологического анализа, который отличает «Войну и мир» от всех форм художественно‑исторического повествования и остается до сих пор уникальным как в русской, так и в мировой литературе.

«Война и мир» – книга исканий. В попытке Толстого найти законы движения человеческой истории важен сам процесс поиска и система доказательств, углубляющая проницательность читательского суждения. Некоторая логическая незавершенность и противоречивость общего философского синтеза этих исканий ощущалась и самим Толстым. Он предвидел обвинения в склонности к фатализму. И потому, развивая идею исторической необходимости и конкретной формы ее выражения – закона стихийного движения масс к неизвестной цели, – писатель настойчиво и неоднократно подчеркивал нравственную ответственность человека за любое решение или поступок в каждый данный момент.

«Воля провидения» в философско‑художественной интерпретации Толстым жизненного процесса – отнюдь не парализующее вмешательство «высшей силы», устраняющей активность зла. И в общей и в частной жизни людей зло действенно. «Безучастная сила» слепа, жестока и результативна. С понятием «фатализм», употребляемым самим Толстым для объяснения явлений, неподвластных «знанию разумному», связано в художественной ткани романа «знание сердечное». «Пути мысли» противопоставляется «путь ощущения», «диалектике разума» (17, 371) – «диалектика души». «Знание сердечное» обретает в сознании Пьера наименование «веры». Это знание – не что иное, как нравственное чувство, вложенное природой в каждого человека, являющееся, по мнению Толстого, «надысторическим» и несущим в себе ту энергию жизни, которая фатально противостоит силам произвола. Скептицизм Толстого покушается на «всесильность» разума. Источником духовного самотворчества выдвигается сердце.

Черновые наброски к «Войне и миру» отражают семилетний процесс поиска и сомнений, завершившийся философско‑историческим синтезом 2‑й части эпилога. Описание ряда событий в движении народов с запада на восток и с востока на запад, конечная цель которого, по Толстому, осталась недоступной человеческому разуму, начинается с исследования эпохи «неудач и поражений» русского народа (нации в целом) и охватывает период с 1805 по август 1812 г. – канун Бородинского сражения, причем июнь – август 1812 г. (вторжение Наполеона в Россию и движение его к Москве) и предшествующие этому времени семь с половиною лет качественно неоднородны. С момента вступления французского войска на русскую территорию «неудачи и поражения» русской армии сопровождаются необычайно быстрым пробуждением общенационального самосознания, предопределившим исход Бородинского сражения и последующую катастрофу Наполеона.

Жанровое своеобразие «Войны и мира» определяется Толстым в 1865 г. как «картина нравов, построенная на историческом событии» (48, 64). Действие романа охватывает 15 лет и вводит в читательское сознание огромное количество действующих лиц. Каждое из них – от императора и фельдмаршала до мужика и простого солдата – подвергается Толстым «испытанию» временем: и бесконечно малым моментом, и суммою этих моментов – историей.

В противостоянии России Наполеону органично сливаются народное и национальное. Этому единству противостоит в «Войне и мире» высший петербургский аристократический круг, осмысленный писателем как отрицаемое им привилегированное общественное сословие, отличительной чертой которого и является «непонимание». При этом патриотическое чувство народа в период наполеоновского нашествия рассматривается Толстым как высочайший уровень «знания сердечного», обусловившего возможность «человеческого единения» в 1812 г., исторически значимого для последующих судеб России и Европы в целом.

Первое развернутое философское отступление предварит описание событий 1812 г. Но вся его проблематика будет теснейшим образом связана с толстовской концепцией «движения личности во времени», развитой в художественной ткани первого тома «Войны и мира».

Уже из первой части, открывающей роман, становится очевидным, что внутренние побуждения и Болконского и Безухова и объективный результат их поступков не находятся в прямой логической связи. Князь Андрей, презирая свет (с его извращенным «нравственным миром») – «заколдованный круг», без которого не может жить его жена, – вынужден бывать в нем.

Пьер, страдающий от бремени кутежей Курагина и Долохова и дающий слово Болконскому расстаться с ними, тотчас после этого обещания отправляется к ним. Все тот же Пьер, не помышляя о наследстве, становится обладателем одного из крупнейших в России состояний и одновременно будущей жертвой произвола семьи Курагиных. «Бесконечно малый момент свободы» героев оказывается «закованным временем» – разнонаправленными внутренними побуждениями окружающих людей.

Движение Болконского и Ростова к катастрофе Аустерлица предваряется отступлением русских войск через реку Энс и Шенграбенским сражением. В центре обоих описаний – нравственный мир войска. Переход через Энс открывает в романе тот период военных действий, когда русская армия была вынуждена действовать «вне всех предвидимых условий войны» (9, 180). Вместо «глубоко обдуманной» союзниками тактики наступления единственная «почти недоступная» цель Кутузова состояла в спасении русского войска. «Общий ход дела», столь важный для князя Андрея и недоступный Николаю Ростову, воздействует на обоих героев одинаково активно. Стремление Болконского изменить течение событий личным подвигом и желание Ростова обрести «полноту жизни» в условиях, требующих лишь честного исполнения воинского долга и позволяющих уйти от сложностей и «тонкостей» ежедневного существования в «миру», постоянно сталкиваются с непредвиденными обстоятельствами, которые независимо от воли героев подтачивают их надежды.

Начало переправы через Энс изображается через зрительное и слуховое восприятие нейтрального второстепенного персонажа – князя Несвицкого. Конец ее дается через противоречивые переживания Николая Ростова. Разновеликая масса солдат и офицеров, пеших и конных, мелькающая перед Несвицким, отрывки диалогов, короткие, не связанные и потому бессмысленные реплики – все тонет в общей картине беспорядка, почти неподвластной человеку стихии. Солдаты рядом, но не вместе. И сам Несвиций, адъютант главнокомандующего, прибывший с приказом, и Ростов – практически лишь беспомощные зрители. При этом неясность и поспешность происходящего, стоны, страдания, смерть, рождающийся и растущий страх сливаются в сознании Ростова в одно болезненно‑тревожное впечатление и заставляют его думать, т. е. делать то, что дается ему с таким трудом и от чего он так часто бежит.

Переправы через Энс Болконский не видит. Но картина «величайшей поспешности и величайшего беспорядка» отступления русской армии делают очевидным для него «упадок духа» войска. Тем не менее как Болконский‑теоретик в первой беседе с Безуховым, так и Болконский‑практик в диалоге с Билибиным, уже ощутивший разрушающую силу «нравственного колебания» армии, одинаково уверен в личном избранничестве, долженствующем определить исход предстоящих военных действий.

Шенграбенское сражение – единственное событие в истории войны 1805 г., имевшее, с точки зрения Толстого, нравственное оправдание. И вместе с тем – первое практическое столкновение Болконского с законами войны, психологически подточившее его волюнтаристские устремления. План спасения отрядом Багратиона основной части русской армии явился актом воли Кутузова, покоился на нравственном законе (жертвою «части» спасалось «целое») и был противопоставлен Толстым произволу решения о сражении под Аустерлицем. Исход сражения решается общим «духом войска», который чутко ощущается Багратионом. Все происходящее он воспринимает как нечто им предвиденное. Несостоявшемуся личному «Тулону» Болконского противопоставляется «общий Тулон» батареи Тушина, определивший ход битвы, но не замеченный и не оцененный другими.

Столь же важным является Шенграбен и для самоопределения Ростова. Несопоставимость внутреннего побуждения (задор и решимость) и объективного результата (ранение и паническое бегство) ввергает героя в пучину страшных для него вопросов и вновь, как на Энском мосту (Толстой дважды проводит эту параллель), заставляет Ростова думать.

Решение об Аустерлицком сражении принимается вопреки воле Кутузова. Предусматриваются, казалось, все возможности, все условия, все «малейшие подробности» (9, 303). Победа представляется не «будущим», а уже «прошедшим» (9, 303). Кутузов не бездеятелен. Однако его энергия противостояния умозрительным построениям участников военного совета в канун сражения, покоящаяся на ощущении «нравственного мира» армии, ее «общего духа» и внутреннего состояния войска противника, парализуется произволом других, облеченных бо́льшею властью. Кутузов предвидит неизбежность поражения, но бессилен сломить активность множества произволов и потому столь инертен на предшествующем сражению совете.

Болконский перед Аустерлицем – в состоянии сомнения, неясности и тревоги. Оно порождено «практическим» знанием, обретенным рядом с Кутузовым, правота которого всегда подтверждалась. Но сила умозрительных построений, власть идеи «торжества над всеми» переводит сомнение и тревогу в ощущение достоверно наступающего «дня его Тулона», который должен предопределить общий ход дела.

Все предусмотренное планом атаки рушится сразу, и рушится катастрофически. Непредугаданными оказываются намерения Наполеона (он вовсе не избегает сражения); ошибочными – сведения о расположении его войск; непредвиденным – его план вторжения в тыл союзной армии; почти ненужным – отличное знание местности: еще до начала сражения в густом тумане командиры теряют свои полки. Чувство энергии, с которым солдаты двинулись к месту сражения, обращается в «досаду и злобу» (9, 329).

Союзные войска, уже видевшие себя атакующими, оказались атакованными, и в самом уязвимом месте. Подвиг Болконского был совершен, но ничего не изменил в общем ходе сражения. Катастрофа Аустерлица вместе с тем обнажила для князя Андрея противоречивость между построениями разума и «откровениями» сознания. Страдание и «близкое ожидание смерти» открыли его душе нетленность общего потока жизни (настоящего), символизируемого «вечным» для всех людей небом, и преходящую значимость личности, которую героем делает совершающееся историческое событие.

Николай Ростов непосредственным участником сражения не является. Посланный курьером, он выступает как зритель, невольно созерцающий разные периоды и участки битвы. То состояние умственного и душевного напряжения, во власти которого Ростов оказался в итоге Шенграбена, ему не под силу и длительным быть не может. Его инстинкт самосохранения находит почву, гарантирующую безопасность от вторжения страшных и ненужных ему вопросов. «Обожествление» императора, творящего, с точки зрения Ростова, историю, уничтожает страх смерти. Нерассуждающая готовность умереть за государя в любой момент выводит из сознания героя вопрос «зачем?», возвращает Ростова к норме «здоровой ограниченности» (48, 49), предопределяя тем самым его рассуждения о «долге» повиновения правительству в эпилоге романа.

Путь сомнений, тяжких кризисов, возрождений и новых катастроф и для Андрея и для Пьера (в период 1806 – начала 1812 г.) есть путь познания – и путь к другим людям. То понимание, без которого, по мысли Толстого, не может быть и речи о «единении людей», – не только природный интуитивный дар, но способность и одновременно потребность, обретаемые опытным путем. Для Друбецкого и Берга, достигающих в период от Аустерлица до 1812 г. (т. е. в период «неудач и поражений») предельно возможных для каждого из них границ служебной и личной карьеры, потребности в понимании нет. Жизнетворная стихия Наташи на какой‑то момент уводит Друбецкого от Элен, но мир «праха» людского, позволяющий легко и быстро подниматься по ступеням лестницы добродетелей извращенных, одерживает верх. Николай Ростов, наделенный «чуткостью сердца» (10, 45) и одновременно «здравым смыслом посредственности» (10, 238), несет в себе способность понимания интуитивного. Именно поэтому столь часто вторгается в его сознание вопрос «зачем?», поэтому он ощущает «синие очки общежития» (10, 141), определяющие поведение Бориса Друбецкого. Этим «пониманием» Ростова во многом объясняется и возможность любви к нему Марьи Болконской. Однако человеческая заурядность Ростова постоянно заставляет его уходить от вопросов, сложностей, неясностей – от всего, что требует значительных умственных и эмоциональных усилий. Между Аустерлицем и 1812 годом Ростов то в полку, то в Отрадном. И всегда в полку ему «тихо и спокойно», в Отрадном – «трудно и запутано». Полк для Ростова – спасение от «житейской путаницы». Отрадное – «омут жизни» (10, 238). В полку легко быть «прекрасным человеком», в «миру» – трудно (10, 125). И лишь дважды – после огромного карточного проигрыша Долохову и в момент размышлений о мире между Россией и Францией, заключенном в Тильзите, – в Ростове рушится гармония «здоровой ограниченности». 30 Понимания, связанного с глубиной познания частных и общих закономерностей жизни человечества, Николай Ростов – в пределах «романных» – обрести не может.

Уединенная (но по‑своему активная) жизнь в Лысых горах и Богучарове, государственная деятельность, любовь к Наташе – путь Болконского от катастрофы Аустерлица к 1812 году. Этот период для Безухова – женитьба на Элен, дуэль с Долоховым, увлечение масонством, филантропические начинания и тоже любовь к Наташе. При всей несхожести натур и Андрей, и Пьер стремятся к общей цели: открыть смысл и движущий источник жизни человека и человечества в целом. И тот и другой способны задать себе вопрос – «…не вздор ли все то, что я думаю?..» (10, 169) или прийти к мысли: «не то» (10, 39).

Сильный, трезвый и скептический ум Болконского, воля и одновременно эгоцентризм держат его в замкнутом кругу разрушительного отрицания. «Смягчить» его мизантропию и разбить негативный строй эмоций «жаждою жизни» и стремлением к «свету» (10, 221) оказались в состоянии лишь общение с Пьером и чувство к Наташе. Крах честолюбивых помыслов на поприщах военном и гражданском связан с падением (в сознании героя) двух кумиров, добившихся «торжества над людьми», – Наполеона и Сперанского. Но если Наполеон был для Болконского «отвлеченной идеей», Сперанский – живой и постоянно наблюдаемый им человек. Непоколебимая вера Сперанского в силу и законность ума (более всего пленившая князя Андрея) с первой встречи контрастирует в сознании героя с «холодным, зеркальным, не пропускающим к себе в душу» (10, 168) взглядом Сперанского. Резкое неприятие вызывает и «слишком большое презрение» Сперанского к людям. Формально деятельность Сперанского представлялась «жизнью для других», но в существе своем являлась «торжеством над другими» и влекла за собою неизбежную «смерть души».

Мир «настоящего» связывался Болконским уже на первых страницах романа с «живым человеком» (9, 36), противостоящим «мертвому» свету. Миром «настоящего» – общением с «живой душою» Пьера и чувством к Наташе – было разрушено стремление Болконского «уйти» от общества (после Аустерлица) и замкнуться в самом себе. Эта же сила обнажает и всю суетность, тщетность и праздность разнообразных комитетов государственного преобразования, обходивших все, «что касалось сущности дела» (9, 209).

Та полнота жизни, которую вдруг и впервые обретает князь Андрей, разрушается им самим. Потребность в понимании для него безгранична, но способность к пониманию других ограничена. Катастрофа Аустерлица уже показала Болконскому действенность и динамичность «бесконечно малого момента». Но опыт прошедшего и глубина познания жизни отнюдь не разрушили эгоцентризма героя, и потому способность его интуитивного понимания по сравнению с началом романа почти не изменилась.

О семье Ростовых он думает: «…это добрые, славные люди <…> разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе» (10, 210). Но его способность к пониманию героини оказывается еще меньшей.

Для Толстого (и его героя 50‑х гг.) каждый проходящий день – факт истории, истории живой, своего рода «эпоха» в жизни души. Болконский этим ощущением значимости каждого проходящего дня не обладает. Идея движения личности в каждый «бесконечно малый момент», положенная в основу философской концепции «Войны и мира», и год разлуки, который предлагает Наташе князь Андрей по произволу отца, в романе явно соотнесены. Закон движения личности во времени, силу которого герой уже испытал, не переносится им на другого человека. Свобода и необходимость рассматриваются Болконским лишь применительно к собственной личности. Нравственное чувство князя Андрея оказывается изолированным от ощущения личной вины.

Понимание приходит к Болконскому на пороге смерти. «Что‑то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю» (11, 253) – эта мысль настойчиво вторгается в сознание князя Андрея после смертельного ранения при Бородине и сопровождает его в бреду, полузабытьи и бодрствовании. Она естественно замыкается на последнем трагическом событии его личной жизни – любви к Наташе и катастрофе разрыва с ней. Лишь отрешение от собственной судьбы и опыт страдания рождают у князя Андрея то понимание души другого человека, с которым приходит ощущение полноты жизни.

Проблема личной вины и страх «недопонимания» чего‑то главного постоянно сопровождают Пьера Безухова. И в ночь после дуэли, и на станции в Торжке, где логика абсурда ставит под сомнение не только целесообразность, но и саму возможность жизни, и в сложный «масонский» период Безухов ищет причину зла, во многом отрешаясь от интересов своей личности. Мечтания стать то философом, то «тактиком», то Наполеоном, то победителем Наполеона – рушатся. Желание «переродить» порочный род человеческий и довести себя до высшей степени совершенства приводит к жестоким приступам ипохондрии и тоски, бегству от вопросов «страшного узла жизни» и новым возвращениям к ним. При этом освобождение от иллюзий, преодоление наивности, процесс познания жизни в целом сопровождаются неустанным поиском в другом «внутреннего человека» (10, 183), признанием источником движения личности – борьбы и катастроф. «Остов жизни» – так именует Пьер сущность своего ежедневного существования. Вера в возможность добра и правды и очевидная картина зла и лжи действительности, преградивших дорогу к любой деятельности, превращают каждый проходящий день в поиски спасения от жизни. Но вместе с тем неустанная работа мысли, свобода от скептической односторонности и равнодушие к личной судьбе переключают его сознание на других и делают саму способность понимания источником духовного возрождения.

Известно, что диалог в художественной структуре «Войны и мира» как путь разрешения кризисных психологических состояний героев, как выход к процессу общения вне узких сословных и социальных границ принципиально важен. 31 В отличие от романов Тургенева, где диалоги героев выливаются в споры, главная цель которых – утверждение противостоящих друг другу идеологических систем, в диалогах героев «Войны и мира» первостепенно важно испытание собственных концепций, обнажение в них истинного и ошибочного. В движении героев к истине диалог активен и плодотворен, а главное – возможен. В 70‑е гг. потребность в таком диалоге для героя Толстого будет столь же значима. Но возможность диалога станет проблемой, что существенным образом скажется на художественной структуре романа «Анна Каренина».

Постижение законов истории, точнее – надежда на постижение их, таится, по Толстому, в наблюдении над бесконечно малыми моментами свободы как отдельной личности, так и человечества в целом. Война 1812 г. не только сделала очевидными внутренние побудительные мотивы поступков каждого человека, но явилась тем уникальным событием в жизни России, которое обусловило «однородность влечений» (11, 266) подавляющей массы людей. Понимание того, что «хорошо» и «дурно», выходит за пределы узких рамок отдельной личности. Зыбкость и нечеткость границ между «добром» и «злом» заменяется осознанным знанием, знанием общим, народным и постоянно углубляющимся. Оно вырабатывалось «жизнью души» – важнейшим, по Толстому, источником духовного обновления человечества.

Дух войска, нравственный мир армии – не что иное, как жизнь совокупной души народа. Бегство французского войска из Москвы и последующая гибель наполеоновской армии рассматриваются Толстым как закономерное и необходимое следствие столкновения с сильнейшим по духу противником. Народная душа – всегда «в жизни» (потому так подробно изложена Толстым предыстория взбунтовавшихся крестьян Богучарова). 1812 год лишь раскрепощает творческое самосознание народа: он обретает свободу действий и сметает все «общепринятые условности войны».

«Поднимается новая, неведомая никому сила – народ. И нашествие гибнет» (15, 202). Народ в «Войне и мире» – это живая душа нации: русские крестьяне – солдаты и партизаны; горожане, уничтожавшие свое имущество и оставлявшие давно обжитые места; дворянство, создававшее ополчения; население, покидавшее Москву и показывавшее «этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства». Проблемы – плохо или хорошо будет под управлением французов – не было: «под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего» (11, 278).

Толстой неоднократно подчеркивает однородность и личный характер внутренних побуждений народа. Общее благо (победа) изображается писателем как необходимый (закономерный) результат однонаправленных интересов множества людей, определявшихся всегда одним чувством – «скрытой теплотой патриотизма». Важно при этом, что в «Войне и мире» Толстой подвергает пристальному анализу пути служения «общему благу». В своем конкретном проявлении, как показывает писатель, эти пути могут оказаться мнимым добром, произволом, направленным на достижение сугубо личных целей. Бестолковая и антигуманная деятельность Ростопчина – губернатора оставляемой всеми Москвы – и предстает в романе как «личный грех», произвол, надевающий маску «общего блага». Всякий раз мысль, успокаивающая Ростопчина, была одною и той же. «С тех пор, как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокаивая себя этою самою мыслью. Мысль эта, – пишет Толстой, – есть le bien publique, 32 предполагаемое благо других людей» (11, 348). Так вносится существенный корректив в собственные философские построения писателя конца 40‑х – начала 50‑х гг. Уже значительно позднее «Исповеди», в трактате 90‑х гг. «Христианское учение» (1894–1896), это извращенно понимаемое «общее благо» как способ социального обмана, столь удобный для «сословия господствующего», Толстой открыто поставит в ряд «соблазнов» и назовет его ловушкой, в которую заманивается человек «подобием добра».

Произволу, надевающему маску «общего блага», противопоставляется в «Войне и мире» «общая жизнь», с которой связываются и размышления Толстого о «внутреннем» человеке, противостоящем человеку «внешнему». Понятия «внутренний человек» и «внешний человек» рождаются в сознании Пьера в период его разочарования в масонстве. Первое из них являет собою, по замыслу Толстого, «душу в жизни». Второе становится олицетворением «мертвенности» и «праха» души. Художественное воплощение «внутренний человек» в его наиболее завершенном виде находит в коллективном образе народа и образе Кутузова, носившем в себе «народное чувство» во всей «чистоте и силе его». «Внешний человек» – в Наполеоне.

Для Пьера «лишнее, дьявольское <…> бремя <…> внешнего человека» (11, 290) становится особенно мучительным на поле Бородина. Через восприятие «не военного», «мирного» человека Безухова дается начало и конец Бородинского сражения. Интересует героя не поле битвы. Он весь – в созерцании «жизни души» окружающих его людей, в глазах и лицах которых вспыхивали «молнии скрытого огня», разгорающегося но ходу сражения. Нравственный мир гибнущего на глазах у Пьера «семейного кружка» солдат батареи Раевского, принявших этого, сугубо «не военного» человека в свою семью и прозвавших его «наш барин», та «общая жизнь», полнота и нетленность которой вдруг раскрывается перед Безуховым, предопределяют стремительность пути героя к нравственному кризису, в итоге которого и одерживает победу «внутренний человек».

Испытав целительную силу «общей жизни», Пьер попадает в условия разрушающей власти произвола. Картина расстрела, совершенного людьми, не хотевшими, но принужденными казнить себе подобных, уничтожает веру героя и «в человеческую, и в свою душу» (12, 44). Сомнения в возможности, необходимости и целесообразности жизни закрадывались в его сознание уже давно, но имели источником личную вину, и целительная сила возрождения искалась в самом себе. «Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах, и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти» (12, 44).

Однако возвращение к жизни и нахождение «согласия с самим собой» (так поразившее Пьера в солдатах батареи Раевского) осуществляется именно после «ужаса казни», в период страданий и лишений. Выходу за пределы обособленной личной жизни и обретению искомой внутренней свободы во многом способствует встреча Пьера с Платоном Каратаевым. Каратаев – не столько олицетворение покорности и смирения, сколько толстовский идеал «простоты и правды», идеал полного растворения в «общей жизни», уничтожающего страх смерти и пробуждающего всю силу жизненности человека. Жизнь Каратаева, «как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал» (12, 51). Отсюда – проявление в нем «внутреннего человека» в его абсолютном виде и уникальная одаренность «знанием сердечным». Именно в период общения с Каратаевым Пьером и ставится под сомнение «знание разумное», не давшее ему в его прошедшем согласия с самим собой. «Пути мысли» (12, 97) Толстой противопоставляет в «Войне и мире» знание «неразумное» (т. е. рационально необъяснимое), путь ощущений, нравственное чувство, таящее в себе способность разграничения добра и зла, и предваряет этим одну из главных тем «Анны Карениной» и философского трактата «Исповедь».

Несомненная реальность добра «общей жизни» стала практически очевидной для Пьера в условиях полного подчинения необходимости (плена). Но причастность к «общей жизни» еще не давала гарантий полного «растворения» в ней. С обретением внешней свободы «общая жизнь» переходит у Пьера в область «знания», хранимого как самое дорогое воспоминание. Вопрос – как «войти в эту общую жизнь всем существом», – который встал перед Пьером после Бородина, был по существу главным и в жизни самого Толстого. Решение этого вопроса кардинально изменило его жизненный путь на грани 70–80‑х гг. и определило характер того нравственного учения, борьбе за которое была отдана вся жизнь Толстого после выхода «Исповеди» (1882).

Полная внутренняя свобода, по Толстому, в реальной жизни недостижима. Ее возможность устраняется действием разнонаправленных человеческих воль, предопределяющих неизбежность духовных катастроф. Но именно в эти периоды «жизнь души» выходит из обычных рамок «нормы», рушатся стереотипы восприятия, стремительно возрастает интенсивность духовного самотворчества личности. «Говорят: несчастия, страдания, – произносит Пьер, перебирая воспоминания прошедшего. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, что как нас выкинет из привычной дорожки – все пропало: а тут только начинается новое, хорошее» (12, 222). Сюжет «катастрофы» как неизбежного следствия постоянной борьбы «добра» и «зла», «внутреннего человека» и «внешнего» трактуется в «Войне и мире» как начало «очищающее», приводящее личность к более глубокому постижению жизни.

«Искусство <…> имеет законы, – писал Толстой в черновиках „Войны и мира“. – И если я художник, и если Кутузов изображен мной хорошо, то это не потому, что мне так захотелось (я тут не при чем), а потому что фигура эта имеет условия художественные, а другие нет <…> На что много любителей Наполеона, а не один поэт еще не сделал из него образа; и никогда не сделает» (15, 242). Если для Кутузова первостепенно то, что в душах других, то для Наполеона – «что в его душе» (11, 23). Если для Кутузова добро и зло – в мнении народном, то для Наполеона – в мнении его собственном: «…в его понятии все то, что́ он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что́ хорошо и дурно, но потому, что он делал это» (11, 29). Он не мог отречься от всего им содеянного, восхваляемого половиною света, и потому вынужден был отречься от правды и добра. «Внутренний человек» в Кутузове озабочен прежде всего тем, чтобы дать совокупной народной душе возможность максимальной свободы действий, постоянно ощущать ее и руководить ею, насколько это в его власти. «Внешний человек» в Наполеоне, «предназначенном провидением» на печальную, несвободную роль «палача народов», уверяет себя, что целью его поступков является благо народа и что все в мире зависит только от его воли.

Наполеон дал Бородинское сражение, Кутузов его принял. Русские в итоге сражения приблизились к «погибели» Москвы, французы – к «погибели» всей армии. Но вместе с тем впервые за всю историю наполеоновских войн личный произвол Наполеона разбился о волю народа: на его армию «была наложена рука сильнейшего духом противника» (11, 262). «Странность» русской кампании, в которой за два месяца не было выиграно ни одного сражения, не были взяты ни знамена, ни пушки, ни корпуса войск, начала ощущаться Наполеоном уже после взятия Смоленска. В Бородинском сражении им так же, как и всегда, отдаются приказы. Но они оказываются либо осуществленными, либо запоздавшими – и одинаково ненужными. Долголетний военный опыт настойчиво говорит Наполеону, что сражение, не выигранное атакующими в течение восьми часов, проиграно. И в первый раз в этот день вид поля сражения побеждает его «душевную силу», в которой он видел свое величие: его произвол породил горы трупов, но не изменил течения истории. «Он с болезненною тоской ожидал конца того дела, которому он считал себя причастным, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго» (11, 257).

Личная воля Кутузова подчинена той «общей жизни», которая воспринимается Пьером на батарее Раевского как некое откровение и подарок судьбы. Кутузов соглашается или не соглашается с тем, что ему предлагают, всматривается в выражение лиц, доносивших ему о ходе сражения, вслушивается в тон их речи. Растущая в нем уверенность в нравственной победе русского войска передается многотысячной армии, поддерживает дух народа – «главный нерв войны» (11, 248) – и дает возможность отдать приказ о будущем наступлении.

Бородинским сражением отрицается произвол как движущая сила истории, но отнюдь не устраняется значимость личности, прозревающей смысл совершающихся явлений и сообразующей с ними свои действи. После нравственной победы русского войска при Бородине по воле Кутузова оставляется без сражения Москва. Внешняя нелогичность этого решения вызывает активнейшее сопротивление почти всего военного руководства, не сломившее воли Кутузова. Он сохраняет русскую армию, и, допуская французов в уже пустую Москву, одерживает «бескровную» победу над наполеоновским войском, превращающимся в массе своей в огромную толпу мародеров.

Однако прозрение «высших законов», т. е. понимание «общей жизни» и подчинение ей личной воли, – дар, обретаемый ценою огромных душевных затрат, – ощущается «слабыми» душами (и «безучастной силой») как недозволенное отступление от общепринятой нормы. «…Труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 12‑м году» (12, 183). И между тем: «В 12‑м и 13‑м годах, – подчеркивает Толстой, – Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им <…> Такова <…> судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые постигая волю Провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов» (12, 182–183).

Спор Толстого в трактовке исторической роли Кутузова почти со всею русской и европейской историографией был очень резким по своему характеру. Такие ситуации в толстовских полемиках бывали не раз. Так, например, ожесточенная борьба возникла между писателем и официальной церковью в 80–90‑е гг. Результатом активного и напряженного изучения Толстым богословской литературы и учения церкви явилось признание в Христе земной личности, олицетворявшей наивысший идеал «общей жизни» и «внутреннего человека» во всей его чистоте и силе. Официальная церковь являлась, по мнению Толстого, собирательным «внешним человеком», искажавшим учение Христа и строившим утилитарное царство бездуховности на крови «внутреннего человека», прозревшего высшие нравственные законы.

В эпилоге романа Пьер показан активным участником декабристского движения. Выстраданное и обретенное им понимание привело героя к той практической деятельности, целесообразность которой Толстым решительно отвергалась при всем безусловном оправдании писателем идейно‑нравственных устремлений декабристов.

Декабристы всегда воспринимались Толстым как люди, «которые были готовы страдать и страдали сами (не заставляя никого страдать) ради верности тому, что они признавали правдой» (36, 228). Их личности и судьбы, по мнению писателя, могли в огромной степени способствовать воспитанию «просто людей», столь резко противопоставленных Толстым в начале 60‑х гг. «людям прогресса» – мертворожденным плодам либеральной программы общественного образования. В неоднократных возвращениях писателя к замыслу романа о декабристах, так и оставшемуся незавершенным, очевидно его стремление разрешить противоречие между нравственно оправданной целью и неприемлемым для Толстого политическим характером, совместившимися в историческом «явлении» декабризма.

Источником внутренних побуждений деятельности Пьера в эпилоге является идея истинного «общего блага», Николаем Ростовым эта идея теоретически отрицается. Однако в повседневной жизни его практическая и этическая ориентация на «мужика» постоянно возрастает. «Здравый смысл посредственности» Ростова в единении с духовностью Марьи Болконской намечает в романе ту линию, которая станет центральной в творчестве Толстого 70‑х гг.

Самоопределение писателя на позициях патриархального крестьянского демократизма устранит «посредственность» героя, снимет иллюзию социальной гармонии и обусловит рождение Константина Левина, одного из самых «автобиографических» героев Толстого.

Предметом художественного изображения и исследования писателя в «Войне и мире» стала история Отечества, история жизни людей, его населяющих, ибо, по Толстому, история есть «общая, роевая жизнь человечества». Это придало эпический размах повествованию в произведении. Причины важнейших событий, составляющих общую жизнь человечества, виделись Толстому иногда в совпадении множества отдельных причин, но чаще представлялись предопределенными заранее. Фатализм, как общее объяснение причины совершающихся событий, не исключал, с точки зрения писателя, активного проявления духовных сил каждого человека и народа в целом, не снимал сложных вопросов но предопределенности, необходимости и свободе выбора.

ПРОБЛЕМЫ ВОЙНЫ И МИРА
В РАЗЛИЧНЫХ ФИЛОСОФСКИХ УЧЕНИЯХ
И ИСТОРИЧЕСКИХ ПЕРИОДАХ

1. АНТИЧНОСТЬ
Мечта о мире сопровождала человека на всех ступенях циви-
лизации,начиная с самых первых шагов его.Идеал жизни без
войн,когда когда в международных отношениях соблюдались бы
общепризнанные нормы справедливости,восходит к глубокой древ-
ности.Уже у античных философов можно видеть идеи мира,прав-
да,этот вопрос рассматривался только как проблема отношений
между греческими государствами.Античные философы стремились
лишь к устранению междоусобных войн.Так,в плане идеального го-
сударства,предложенного Платоном,нет внутренних военных столк-
новений,но воздаются почести тому,кто отличился во"втором ве-
личайшем виде войны"- в войне с внешними врагами.Аналогична
точка зрения на эту тему и Аристотеля:древние греки видели в
иностранцах врагов и считали их и все им принадлежавшее хоро-
шей добычей,если ее только можно было захватить.Причины этого
кроются,как считается,в уровне экономического развития общест-
ва,его "производительных сил",если придерживаться терминологии
Маркса.Отсюда прямой переход к проблеме рабства.Для мыслителей
этой эпохи рабство было явлением естественным и даже прогрес-
сивным.Аристотель,например,считал его общественно-необходимым
институтом.Источниками рабов были военнопленные,а также сво-
бодные,попавшие в рабство за долги (правда,положение их было
легче),и дети,рожденные рабами.А раз так,то не может одобрять-
ся внешняя политика,направленная на захват все новых террито-
рий и порабощение новых миллионов инородцев.Поэтому преоблада-
ющее большинство мыслителей считали правомерным вести войны
против других народов,ведь война являлась основным источником
рабской силы,без которой не могло существовать рабовладельчес-
кое хозяйство.Гераклит,например,утверждал,что "война (правда,
имея в виду борьбу противоположностей) есть отец и мать всего;
одним она определила быть богами, другим людьми;одних она сде-
лала рабами,других свободными".Аристотель писал: "...если бы
ткацкие челноки сами ткали,а плектры сами играли на кифаре
(подразумевается абсурдность такого предположения),тогда и
зодчие не нуждались бы в работниках,а господам не нужны были
бы рабы".
Анологичное отношение к рабству было и в Римской импе-
рии: римляне называли варварским все,что не было римским,и го-
ворили:"Для варваров цепи или смерть". Призыв древнеримского
мыслителя Цицерона "Пусть оружие уступит место тоге", то есть
пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически
не применялся в отношении варваров.

2. ПРОБЛЕМЫ МИРА И ХРИСТИАНСКАЯ РЕЛИГИЯ

Если посмотреть на вопрос о мире без войн с точки зрения
христианской церкви,то здесь можно видеть некоторую двойствен-
ность.С одной стороны,основополагающяя заповедь "Не убий" объ-
являла самым тяжелым грехом лишение человека жизни.Церковь
пресекала междоусобные войны периода средневековья,что хорошо
отразилось,например в истории Руси.Так,киевский князь Владимир
Мономах уговаривал князей русских не проливать христианской
крови в великий пост.Христианство было инициатором установле-
ния так называемого Мира Божьего (Pax Treuga Dei)- дней, когда
прекращались междоусобицы.Эти дни связаны были с мифическими
событиями из жизни Христа,с важнейшими религиозными праздника-
ми, военные действия не велись также в дни, назначенные цер-
ковью для размышления и молитвы в период сочельника и поста.
Нарушение Мира Божьего каралось штрафами, доходившими до кон-
фискации имущества, отлучением от церкви и даже телесными на-
казаниями. Под охрану Мира Божьего в первую очередь попадали
церкви,монастыри,капеллы,путешественники,женщины,а также пред-
меты,необходимые для земледелия.
В тоже время проповедь всеобщего мира не мешала христианс-
кой церкви освящать многочисленные завоевательские войны,крес-
товые походы против "неверных",подавление крестьянских движе-
ний.Таким образом,критика войны в то время ограничивалась эти-
ческими представлениями христианского вероучения, а идеалом
всеобщего мира оставался мир среди христианских народов Европы.

3. ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ. НОВЫЕ ПОДХОДЫ

Новое слово о мире сказал молодой буржуазный гуманизм.Его
эпоха была временем становления капиталистических отноше-
ний.Процесс первоначального накопления капитала кровью вписы-
вался в историю не только Европы,но и всей планеты.Экспроприа-
ция у широких народных масс земли и орудий труда,колониальные
грабежи и захваты в Америке и Африке создали условия для воз-
никновения и развития капиталистического способа производс-
тва.Сило оружия создавались и национальные государства.Вместе
с тем молодая буржуазия в известной степени была заинтересова-
на и в сохранении мира,в прекращении феодальных распрей,в раз-
витии внутренней и международной торговли.Она создала нацио-
нальные рынки,начала связывать экономическими связями все час-
ти земного шара в один мировой рынок.
В центре внимания передовых мыслителей этой эпохи стоял че-
ловек,его освобождение от пут феодальной зависимости,от гнета
церкви и социальной несправедливости.Проблема осмысления усло-
вий гармонического развития личности,естественно,привела гума-
нистов к постановке вопроса об устранении из жизни людей вели-
чайшего зла - войны.Замечательной особенностью гуманистических
учений эпохи Просвещения было осуждение войны как величайшего
бедствия для народов.
Рождению идеи вечного мира, бесспорно, способствовало прев-
ращение войны во всебольшую угрозу для народов Европы.Усовер-
шенствование оружия,создание массовых армий и военных коали-
ций,многолетние войны,продолжавшие раздирать европейские стра-
ны в еще более широких масштабах,чем ранее,заставили мыслите-
лей чуть ли не впервые задуматься над проблемой взаимоотноше-
ний между государствами и искать пути их нормализации,что,по
моему мнению,является первой отличительной чертой подхода к
проблеме мира в то время.Второе, что впервые проявилось тогда,
- это установление связи между политикой и войнами.
Идеологи Просвещения поставили вопрос о таком устройстве
общества,краеугольным камнем которого была бы политическая
свобода и гражданское равенство,выступали против всего фео-
даоьного строя с его системой сословных привилегий. Выдающиеся
представители Просвещения отстаивали возможность установления
вечного мира,но ожидали его не столько от создания особой по-
литической комбинации государств,сколько от все более усилива-
ющегося духовного единения всего цивилизованного мира и соли-
дарности экономических интересов.
Французский философ-просветитель Жан Жак Руссо в трактате
"Суждение о вечном мире" пишет,что войны,завоевания и усиление
деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу,что в об-
ществе,разделенном на богатых и бедных,на господствующих и уг-
нетенных,частные интересы,то есть интересы властвующих,проти-
воречат общим интересам,интересам народа.Он связывал идею все-
общего мира с вооруженным свержением власти правителей,ибо они
не заинтересованы в сохранении мира.Анологичны взгляды другого
французского просветителя Дени Дидро.Вольтер испытывал страх
перед движением низов и сдвиги в общественной жизни мыслил в
виде революции сверху,осуществляемой "просвещенным" монархом в
интересах нации.
Еще существенней взгляды представителей немецкой классичес-
кой школы философии.И.Кант впервые высказал догадку об объек-
тивной закономерности,ведущей к установлению вечного мира,о
неизбежности создания на мирных началах союза народов.Здесь
происходит то же,что и с отдельными людьми,объединяющимися в
государство,дабы воспрепятствовать взаимному истреблению.Госу-
дарства вынуждены будут "вступить в союз народов,где каж-
дое,даже самое маленькое, государство могло бы ожидать своей
безопасности и прав не от своих собственных сил,а исключитель-
но от такого великого союза народов".Проблемы взаимоотношений
между независимыми государствами Кант рассматривает в трактате
"К вечному миру".Комментируя его,А.В.Гулыга пишет:"Свой трак-
тат Кант строит в виде договора,пародируя соответствующие дип-
ломатические документы.Сначала прелиминарные статьи,затем
"окончательные" и даже одна "тайная".В "окончательных" статьях
кантовского проекта речь об обеспечении достигнутого ми-
ра.Гражданское устройство в каждом государстве должно быть
республиканским.Вторая "окончательная" статья договора о веч-
ном мире определяет основу,на которой возникает международное
право,а именно:международный союз государств,где реализуется
устройство,подобное гражданскому обществу,в котором гарантиро-
ваны права всех его членов.Союз народов,"федерализм свободных
государств" не всемирное государство;Кант недвусмысленно выс-
тупает за сохранение национального суверенитета.Третья "окон-
чательная" статья ограничивает "всемирное гражданство" лишь
правом на гостеприимство в чужой стране.Каждый человек должен
иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергать-
ся при этом нападениям и враждебным действиям.Каждый народ
имеет право на территорию,которую он занимает,ему не должно
угрожать порабощение со стороны пришельцев.Договор о вечном
мире венчает "тайная" статья:"...государства,вооружившиеся для
войны,должны принять во внимание максимы философов об условиях
возможности общего мира."
Другой представитель немецкой классической философии И.Гер-
дер считает,что соглашение,заключенное в условиях враждебных
отношений между государствами,не может служить надежной гаран-
тией мира.Для достижения вечного мира необходимо нравственное
перевоспитание людей.Гердер выдвигает ряд принципов,с помощью
которых можно воспитать людей в духе справедливости и человеч-
ности;в их числе отвращение к войне,меньшее почитание военной
славы:"Все шире шире надо распространять убеждение в том,что
геройский дух,проявленный в завоевательных войнах,есть вампир на
теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почте-
ния,которые воздают ему по традиции,идущей от греков,римлян и
варваров".Кроме того,к таким принципам Гердер относит правиль-
но истолкованный очищенный патриотизм,чувство справедливости к
другим народам.При этом Гердер не апеллирует к правительст-
вам,а обращается к народам,к широким массам,которые больше
всего страдают от войны.Если голос народов прозвучит достаточ-
но внушительно,правители вынуждены будут к нему прислушаться и
повиноваться.
Резким диссонансом здесь звучит теория Гегеля.Абсолютизируя
примат всеобщего над единичным,рода над индивидом,он счи-
тал,что война приводит в исполнение исторический приговор це-
лым народам,которые не связаны с абсолютным духом.По Геге-
лю,война - двигатель исторического прогресса,"война сохраняет
здоровую нравственность народов в их индифференции по отноше-
нию к определенностям,к их привычности и укоренению,подобно
тому,как движение ветра предохраняет озера от гниения,которое
грозит им при длительном затишье,так же как народам - длитель-
ный или тем более вечный мир."

4. КЛАУЗЕВИЦ. "О ВОЙНЕ"

Весьма интересны,на мой взгляд,идеи выдвинутые в книге "О
войне" Карлом фон Клаузевицем.Воспитанный под влиянием немец-
кой школы философии, и особенно Гегеля, он развил теорию о
войне и о влиянии на нее политики.
Так что же такое "война" по Клаузевицу?
"Мы не имеем в виду выступать с тяжелым государственно-пра-
вовым определнием войны;нашей руководящей нитью явится прису-
щий ей элемент-единоборство.Война есть не что иное,как расши-
ренное единоборство.Если мы захотим охватить мыслю как одно
целое все бесчисленное множество единоборств,из которых состо-
ит война,то лучше всего вообразить себе схватку двух бор-
цов.Каждый из них стремится при помощи физического насилия
принудить другого выполнить его волю;его ближайшая цель-сок-
рушить противника и тем самым сделать его не способным ко вся-
кому дальнейшему сопротивлению.
Итак, война - это акт насилия,имеющий целью заставить про-
тивника выполнить нашу волю.Насилие использует изобретения ис-
кусств и открытия наук,чтоб противостать насилию же.Незамет-
ные,едва достойные упоминания ограничения,которые оно само на
себя налагает в виде обычаев международного права,сопровождают
насилие,не ослабляя,в сущности, его эффекта."
Кроме единоборства,для Клаузевица характерна еще одно срав-
нение войны:"Бой в крупных и мелких операциях представляет то
же самое,что уплата наличными при вексельных операциях: как ни
отдаленна эта расплата,как ни редко наступает момент реализа-
ции,когда-нибудь его час наступит."
Далее Клаузевиц вводит два понятия,необходимые по его мне-
нию для анализа войны: "политическая цель войны" и "цель воен-
ных действий".
"Политическая цель войны как первоначальный мотив должна
быть весьма существенным фактором:чем меньше жертва,которую мы
требуем от нашего противника,тем меньшее сопротивление мы мо-
жем от него ожидать.Но чем ничтожнее наши требования,тем сла-
бее будет и наша подготовка.Далее,чем незначительнее наша по-
литическая цель,тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче
отказаться от ее достижения,а потому и наши усилия будут менее
значительны.
...Одна и та же политическая цель может оказывать весьма
неодинаковые действия не только на разные народы,но и на один
и тот же народ в разные эпохи.Между двумя народами,двумя госу-
дарствами может оказаться такая натянутость отношений,..что
совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне
вызовет напряжение,далеко превосходящее значимость этого пово-
да,и обусловит подлинный взрыв.
Иногда политическая цель может совпасть с военной,например
завоевание известных областей; порой политическая цель не бу-
дет сама по себе пригодна, чтобы служить выражением цели воен-
ных действий.Политическая цель имеет тем более решающее значе-
ние для масштаба войны,чем равнодушнее относятся к последней
массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между
обоими государствами."
Далее Клаузевиц переходит к связи войны и политики.
"Война в человеческом обществе - война целых народов,и при-
том народов цивилизованных,- всегда вытекает из политического
положения и вызывается лишь политическими мотивами.Война есть
не только политический акт, но и подлинное орудие полити-
ки,продолжение политических отношений, осуществление их други-
ми способами.То,что остается в ней своеобразного,относится
лишь к своеобразию ее средств."
Итак, связь политики и войны как насилия отражена достаточ-
но четко.

5. СОВРЕМЕННОСТЬ

В дальнейшем ходе истории проблемы мира продолжали занимать
умы человечества; многие видные представители философии,деяте-
ли науки и культуры известны нам своими взглядами на эти воп-
росы. Так, Лев Толстой отстаивал в своих произведениях идею
"непротивления злу насилием".А.Н.Радищев отвергал те положения
теории естественного права,которые признавали войну неизбеж-
ной,оправдывали право войны.По его мнению,устройство общества
на началах демократической республики навсегда избавит от ве-
личайшего зла - войны.А.И.Герцен писал:"Мы не рады войне,нам
противны всякого рода убийства - оптом и в разбивку...Война -
это казнь гуртом, это коренное разрушение."
Двадцатый век,принесший человечеству две невиданные до это-
го по масштабам мировые войны,еще более обострил значение
проблемы войны и мира.В этот период развивается пацифистское
движение,зародившееся в США и Великобритании после наполео-
новских войн.Оно отвергает всякое насилие и любые войны,в том
числе и оборонительные.Некоторые современные представители па-
цифизма считают,что войны исчезнут тогда,когда население на
земле станет стабильным; другие разрабатывают такие мероприя-
тия,на которые можно было бы переключить "воинственный инс-
тинкт" человека.Таким "моральным эквивалентом",по их мне-
нию,может служить развитие спорта,особенно состязаний,связан-
ных с риском для жизни.
Известный исследователь Й.Галтунга попытался выйти за узкие
рамки пацифизма;его концепция выражается в "минимизации наси-
лия и несправедливости в мире",тогда только и смогут высшие
жизненные человеческие ценности.Весьма интересна позиция одно-
го из самых влиятельных теоретиков Римского клуба А.Печчеи,ко-
торый утверждает,что созданный человеком научно-технический
комплекс "лишил его ориентиров и равновесия, повергнув в хаос
всю человеческую систему".Основную причину,подрывающую устои
мира,он видит в изъянах психологии и морали индивида - алчнос-
ти,эгоизме,склонности к злу, насилию и т.д.Поэтому главную
роль в осуществлении гуманистической переориентации челове-
чества,по его мнению,играет "изменение людьми своих привы-
чек,нравов,поведения"."Вопрос сводится к тому,-пишет он-,как
убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовер-
шенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению
проблем."

6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мыслители различных эпох осуждали войны,страстно мечтали о
вечном мире и разрабатывали различные аспекты проблемы всеоб-
щего мира. Одни из них обращали внимание в основном на ее эти-
ческую сторону. Они полагали, что агрессивная война есть по-
рождение безнравственности, что мир может быть достигнут толь-
ко в результате морального перевоспитания людей в духе взаимо-
понимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения
националистических пережитков, воспитания людей в духе принци-
па "все люди братья".
Другие видели главное зло, причиняемое войнами, в хозяйс-
твенной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей
экономической структуры. В связи с этим они пытались склонить
человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в об-
ществе без войн, в котором приоритет будет отдаваться развитию
науки, техники, искусства, литературы, а не совершенствованию
средств уничтожения. Они считали, что мир между государствами
может быть установлен в результате разумной политики просве-
щенного правителя.
Третьи разрабатывали правовые аспекты проблемы мира, дос-
тичь которого они стремились путем договора между правительст-
вами, созданием региональных или всемирных федераций госу-
дарств.
Проблема мира, как и проблема войны, привлекает внимание
политических и общественных движений, ученых многих стран.
Бесспорны успехи миролюбивых сил и всех организаций, как и
достижения ряда школ и направлений, научных центров, специали-
зирующихся на исследовании проблем мира. Накоплена обширная
сумма знаний о мире как цели, как факторе развития и выживания
человечества, о сложной диалектике взаимосвязи войны и мира и
ее особенностях в современную эпоху, о возможных путях и пред-
посылках продвижения к миру без оружия и войн.
Столь же очевиден и другой важнейший вывод из изложенного:
анализ концепций мира требует серьезных усилий. Должна быть
построена достаточно глубокая и последовательная философия ми-
ра, важнейшей составной частью которой должна стать диалектика
войны и мира в их историческом развитии. В то же время пробле-
ма философии мира не должна быть растворена в зауженном бесс-
трастном академизме, излишне заострена на полемике вокруг ди-
финиций и взаимосвязей отдельных понятий, относящихся к этой
отрасли исследовательской деятельности. Обращение к политике и
идеологии (как показано выше, связь войны с политикой нераз-
рывна), с моей точки зрения, не только допустимо, но и необхо-
димо в этом анализе - разумеется, не в ущерб его научному со-
держанию.
Общечеловеческое, глобальное соизмерение проблем войны и
мира придает особую актуальность сотрудничеству марксистов и
пацифистов, верующих и атеистов, социал-демократов и консерва-
торов, других партий, движений и течений. Плюрализм философс-
кого истолкования мира, идейный плюрализм неразрывно связаны с
политическим плюрализмом. Различные компоненты движения за мир
находятся между собой в сложных отношениях - от идейной конф-
ронтации до плодотворного диалога и совместных действий. В
этом движении воспроизводится глобальная задача - необходи-
мость найти оптимальные формы сотрудничества различных общест-
венных и политических сил ради достижения общей для человечес-
кого сообщества цели. Мир - это общечеловеческая ценность, и
достигнута она может быть только общими усилиями всех народов.

Список литературы:
1. Трактаты о вечном мире
М., 1963.
2. А.В.Гулыга "Немецкая классическая философия"
М.,1986
3. А.С.Богомолов "Античная философия"
М., 1985
4. "К.Клаузевиц о войне"
М.,1990
5. А.С.Капто "Философия мира"
М.,1990

За 5 тысяч лет произошло более 15 тысяч войн. В этих войнах погибло более 4 миллиардов человек. Периоды относительного мира в сумме составили всего лишь 292 года из 5 тысяч лет. В XXвеке произошло более 200 войн, погибло более 150 миллионов человек.

В начале XXI века человечество столкнулось с тремя типами войн:

Традиционные «горячие» войны (классические войны по образу IиIIМировых войн или американо-вьетнамской войны).

Нетрадиционные нетипичные «холодные» войны (информационные, дипломатические, энергетические, психологические, сырьевые, экономические, торговые).

Антитеррористические войны

В связи с достаточной распространенностью войны в жизни человечества исто­рия философской и военно - теоретической мысли богата различными концепциями и теориями ее происхождения и сущности. В наиболее общем виде можно выделить следующие исторические этапы развития философских знаний о войне:

а) философия Древнего Востока:

Война - моральная болезнь человечества (Конфуций);

Война подчинена интересам политики и может вестись как средствами воо­руженного насилия, так и другими насильственными действиями (Сунь Цзы);

Война - одна из форм страдания человека, составляющая смысл и содержа­ние жизни людей (Гаутама, Патанджали);

б) античная социальная философия:

Война - естественное и вечное состояние общества, ее необходимость дикту­ется необходимостью завоевания рабов, т.е. экономическое и политическое объяснение войны (Платон, Аристотель);

Война - закон бытия, определяющее начало мира, отец всех вещей, (Гераклит);

в) философия Средневековья:

Война - проявление божественной воли, наказание людей за грехи и отступление от религиозной веры (Августин Блаженный, Фома Аквинский);

Война как следствие социальной разобщенности людей с экономической и географической точки зрения (Ибн Сина, Ибн Рушд, Ибн Хальдун);

г) социальная философия Эпохи Возрождения:

Война есть следствие необходимости и дело государства, которое приносит ему славу или позор (Н. Макиавелли);

Война противна всему человеческому существу, она первопричина всех бед и зол (Эразм Роттердамский);

д) философия Просвещения и Нового времени:

Война - результат имущественного разделения людей в обществе, стремле­ние человека к собственности (Ж. Ж. Руссо, Вольтер, П. А. Гольбах);

Война - следствие враждебности людей, соперничества и недоверия между ними, стремления к почету и славе (Т. Гоббс, Г. Лейбниц);

Война вырастает из политики и представляет собой ее продолжение насиль­ственными средствами (К. Клаузевиц, И. Кант, Г. Гегель);

е) социальная философия XIX - XX веков:

Основа для возникновения войн - эмоции и воля отдельных людей (А.Шопенгауэр, Ф. Ницше, Н. Бердяев);

Война - иррациональное, трудно объяснимое явление в жизни людей (Л. Толстой, А. Бергсон, Н. Лосский);

Война порождена эксплуататорским обществом, ее корни лежат в частной собственности и политике правящей верхушки (марксистско-ленинская философия).

В последнее время появилось множество новых концепций и подходов в иссле­довании войны. Их можно классифицировать по следующим основным направлениям, исходя из способов объяснения происхождения и сущности войны:

а) концепция естественного объяснения войн (Р.Мак-Дугал, Дж.Блейни, Дж. Доллард, 3. Фрейд и др.):

Социал-дарвинистские теории ("зоны борьбы за существование", "естественный отбор");

Геополитические теории ("недостаток" территории, ""безопасность естествен­ных границ");

Психологические теории ("вечные инстинкты", "изначальный психологиче­ский цикл");

Неомальтузианские теории ("демографический взрыв");

Неорасистскне теории ("природная исключительность" определенной расы или нации);

Бихевиористские теории (абсолютизация влияния поведения на возникнове­ние войн);

Астрологические (космологические) теории (абсолютизация роли космоса в возникновении войн);

б) концепции социального детерминизма войн (С.Джоли, Д.Дуглас, Р.Пайпс, М.Тейлор, Г.Моргентау, А.Шлезингер, У.Уитворт):

Теория насилия (война как форма насилия внутренне присуща обществу);

Социально-исторические теории (война - одна из фаз вечного круговорота, она абсолютна, а мир - явление относительное и временное);

Социально-экономические теории (война как результат борьбы за собствен­ность);

Социально-политические теории (абсолютизация роли политики, идеологии, социальных институтов в возникновении кризисных ситуаций, ведущих к войне);

Теории "национального суверенитета" (независимые государства, самостоя­тельность, суверенитет - основа возникновения войн);

Теории "идеологических разногласий" (духовные противоречия, идейные раз­ногласия порождают войну);

в) концепции технического объяснения войн (З.Бжезинский, Г.Кан, Д.Белл, Р.Арон, У.Ростоу, О.Тоффлер, Д.Платт, А.Виннер, Т.Шеллинг, Дж.Бернхейм, Э.Фромм, Ж.Эллюль, Г.Маркузе, Дж.Гелбрейт):

Оптимистические технократические теории (индустриальное общество, по­стиндустриальное общество, общество услуг, информационное общество, общество третьей волны, стадии роста, общество 2000 года);

Пессимистические технофобические теории (идея цены прогресса, его нега­тивных последствий, пределы роста, стагнация общества, необходимость гуманизации техники);

г) концепция военного или военно-технического детерминизма (Г.Кан, Т.Шеллинг, Ж.Эллюль):

Теория "военно-технологического" детерминизма (военная техника вероятно­го противника заставляет повышать свою мощь, что приводит к возникновению войн);

Теория ""военно-технического пессимизма" (военная техника превращается в самодовлеющую силу и способна сама являться причиной войн, сбои в технике и ошибки персонала также могут привести к случайному возникновению войны);

д) концепция индивидуального (личностного) объяснения (В.Парето, Г.Моска. Э.Михельс, Дж..Гелбрейт, Д.Белл, Т.Карлайль, М.Вебер, Д.Шульц, Р.Литтл, Г.Перри, Н.Бердяев, А.Бергсон, Л.Гумилев): теория элит, теория политического участия, теория персонализма, теория пассионарности;

е) концепция теологического (божественного) детерминизма (предопределения) войн (Г.Лассуэл, Г. Гундлах): христианские теории, исламские теории, буддийские тео­рии, теории национальных религий и культов;

ж) плюралистические концепции (Ю.Лидер, М.Хаас): война возникает вследст­вие множества (группы) причин, а не от какой-то одной;

з) индетерминистские концепции (Б.Рассел, Х.Рейхенбах, Ф.Франк): война - случайное явление, следствие рока, судьбы, ее возникновение не поддается познанию.

В своем видении проблемы мы исходим из того, что войны как и другие явления общественной жизни, имеют земную природу. Они развязываются и ведутся конкрет­ными людьми, а не сверхъестественными силами. Не отрицая сложности и противоре­чивости процесса познания и самой войны как социального явления, мы считаем, что теологическое и индетерминистское объяснение войны не являются достаточно плодо­творными и продуктивными, хотя, безусловно, имеют право на существование.

Итак, анализ военно-философских концепций прошлого и современности позво­ляет сделать вывод о том, что война есть сложное и многоаспектное явление общест­венной жизни. Большинство из представленных взглядов акцентирует наше внимание на той или иной стороне сущности войны. Исходя из подобного осмысления можно говорить о ее глобальном и всеобщем характере. С другой стороны война рассматрива­ется как глобальная проблема с точки зрения той опасности, которую она несет для всего человечества в современных условиях.

Анализ войны с философской точки зрения включает:

а) выяснение ее сущности и содержания;

б) осмысление источников, причин и механизма возникновения;

в) осуществление типологии и классификации;

г) изучение характера войны и ее роли в истории;

д) рассмотрение результатов, итогов и последствий;

е) обоснование возможностей, путей и способов предотвращения (прекращения) войн, исключения их из жизни цивилизации.

Рассмотрим эти составляющие более подробно.

Источником войн принято считать социальную разобщенность человечества на различные группы (слои, народы, расы, государства, этносы, религиозные конфессии и т.п.), составляющую основу для возникновения противоположных мотивов, целей и интересов при определенных условиях приводящих к возникновению войны. Выясне­ние источника войн предполагает ответ на вопрос почему существуют войны как соци­альное явление в обществе. От источника войн вообще следует отличать причины каж­дой конкретной войны , позволяющие понять почему возникают те или иные войны. Источник войн связан с сущностью, а причины с конкретным явлением как вы­ражением этой сущности или с содержанием конкретной войны.

Война как социальное явление многоаспектна. Она имеет много граней и срезов, важнейшими из которых выступают:

а) рассмотрение войны через свою противоположность, соотношение ее с ми­ром;

б) осмысление войны через более широкое понятие, т.е. через общество, как его своеобразное специфическое состояние;

в) рассмотрение войны через историю развития человечества, как одну из фаз общественного развития;

г) анализ войны через конкретную систему противоречий, условий и поводов, непосредственно приводящих к ее возникновению (в том числе и политических). 1

Кроме того, война, как особое, специфическое явление общественной жизни, мо­жет быть рассмотрена как:

а) средство, используемое политиками для достижения своих целей. Это средст­во может быть использовано разными способами. В таком аспекте война обращена к политическим лидерам, правительствам, государствам, их главам и иным политическим субъектам;

б) процесс взаимодействия, вооруженное столкновение, вооруженная борьба двух и более сопротивляющихся социальных субъектов. Этой своей ипостасью война обращена к вооруженным силам, к армии, к военачальникам;

в) определенное состояние общества во всех его измерениях, которое характери­зуется доминантой вооруженного насилия и соответствующих ему способов и средств при решении любых социальных задач. Этой стороной война обращена к обществу в целом, ко всем его сферам и отношениям, к населению, к социальным орга­низациям и институтам. 2

Отсюда следует, что война и процесс ее возникновения, как минимум, подчине­на действию следующих групп закономерностей: политики, вооруженной борьбы, об­щества в целом, в их взаимосвязи и взаимозависимости. Ограничение сущности войны только политикой в современных условиях уже не представляется достаточно плодо­творным и продуктивным. Это связано с тем, что:

а) в онтологическом аспекте политика не всегда предшествует войне (вспомним войны первобытного общества);

б) в логическом аспекте происходит отождествление причины и следствия, если рассматривать войну только как продолжение политики;

в) в гносеологическом аспекте в этом случае сущность войны сводится к сущно­сти политики, далее к сущности экономики и так далее без конца, а сущность самой войны как формы вооруженного насилия остается не выясненной. 3

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что и сегодня мы ни в коей мере не отка­зываемся от политического измерения войны. Политика по-прежнему играет важней­шую роль в подготовке и развязывании войн, однако необходимо рассматривать ее роль в общем контексте экономических, социальных, духовных и

иных факторов во возникновения войны.

В связи с этим возникает естественный вопрос: в чем же истинная сущность войны ? Представляется, что в качестве концептуальных подходов к осмыслению иссле­дуемой проблемы, к проникновению в сущность войны могут быть использованы сле­дующие:

а) война есть широкомасштабное (как минимум двухстороннее) применение вооруженного насилия в политических целях, связанное с переводом экономики и всей жизни общества на военный лад, широкой и повсеместной мобилизацией населения в вооруженные силы, развертыванием и приведением в полную боевую готовность всех их группировок и юридическим актом объявления состояния войны главами государств и (или) законодательными органами власти;

б) война есть макросоциальный конфликт, особое конфликтное состояние обще­ства, противоречивых общественных отношений, при которых политические цели госу­дарств, народов и отдельных социальных слоев и общностей достигаются активным противодействием с массированным применением средств вооруженного насилия; 4

в) война есть форма вооруженного социального насилия, реализующаяся в дея­тельности государств и социальных общностей.

Итак, для понимания сущности войны необходимо учитывать следующие ее признаки :

Война есть социальное явление, относительно самостоятельная область (сфера, явление) общественной жизни, специфическая социальная реальность;

Война есть макросоциальный конфликт в разобщенном обществе;

Наличие не менее двух субъектов, участвующих в ней;

Цели и задачи этих субъектов противоположны;

Недостаток определенных ресурсов для достижения этих целей;

Наличие средств вооруженного насилия с обеих сторон;возможность и готовность их применения для разрешения противоречивых целей и задач субъектов (государств, социальных общностей);

Массовое и широкомасштабное применение средств вооруженного насилия с обеих сторон или, по крайней мере, с одной стороны при условии определенного со­противления с другой;

Активное противодействие субъектов друг другу;

Юридический акт объявления состояния войны главами государств и (или) законодательными органами власти (в соответствии с конституциями государств - участников войны и полномочиями органов власти в них).

Источник и причины составляют основу механизма возникновения войн . Кроме того, в него входят:

а) повод, который предшествует войне, но не порождает ее;

б) условия, определяющие конкретную форму возникновения войны;

в) социальные силы, заинтересованные в развязывании войны.

Все эти элементы находятся в диалектическом единстве и составляют собой своеобразную систему, которая может быть также названа полной или совокупной при­чиной возникновения каждой конкретной войны.

Таков механизм возникновения войн с точки зрения основных элементов. Что же касается происходящих при этом процессов, то обычно выделяют образование (формирование): источника войны - источника военной опасности - очага войны - очага напряженности - вооруженного конфликта (инцидента, акции, провокации) - собственной войны. В каждой конкретной войне указанный механизм действует свое­образно, уникально и неповторимо, отражая специфические ситуационные реалии кон­кретной страны (региона) в данное конкретное время. Но общие элементы этого меха­низма так или иначе имеют место в каждой реальной войне и проявляются в ее статике и динамике зарождения и генезиса.

Кроме того, можно выделить следующие этапы (фазы) подготовки и развязыва­ния войны: зарождение противоречий - обострение напряженности - угрожаемый период - кризис - война. С точки зрения основных стадий возникновения и развития войны иногда выделяют: подготовительные меры в мирное время - начало войны или вооруженного конфликта - эскалация (расширение) вооруженного насилия - деэска­лация и прекращение вооруженной борьбы. Вместе с тем возможно выделение различ­ных периодов в процессе подготовки и ведения войны: угрожаемый (конфронтационный) начальный (до вступления главных сил) - последующий (один или несколько) - завершающий (достижение основных целей).

Возникновение войны, вызревание ее источников и причин - сложный, проти­воречивый и достаточно длительный процесс. Война может вспыхнуть относительно внезапно, но этот процесс практически никогда не происходит случайно. В его основе всегда находятся следующие элементы: приход к власти воинственно-агрессивных по­литических сил - превращение материально-технической и организационной подго­товки войны в главное направление деятельности государства - милитаризация обще­ства, разжигание воинственности (расизма, национализма, шовинизма) - усиление конфронтационных действий по обострению внутренней и внешней обстановки - по­иск и создание поводов для конфликта (войны).

Войну следует отличать от военного конфликта , который в узком смысле (вооруженный конфликт) "предшествует" войне по масштабам, целям и средствам, а в широком - включает в себя все столкновения противоборствующих сторон (в том числе и мировые войны). Вместе с тем в любом случае необходимо отметить, что сущ­ность войны и военного конфликта одинакова . Различие состоит лишь в степени на­полнения этой сущности, т.е. в количественных характеристиках, определяющих мас­штабы, пространственно-временной размах, содержание и специфическую форму воз­никновения, протекания и последствий.

Здесь же попутно отметим, что война относится к историческим явлениям, развиваю­щимся наиболее быстро. С появлением новейших видов оружия (ракетно-ядерного, химического, биологического, информационного и т.п.) изменяется ее содержание и способы ведения. Однако сущность войны как макросоциального конфликта разобщен­ных групп человечества, разрешаемого насильственными средствами, остается неиз­менной. С генетической точки зрения война порождается на основе противоречий меж­ду различными государствами и народами независимо от тех вооружений, которыми они располагают. А с точки зрения целесообразности и допустимости войны в совре­менных условиях, необходимо подчеркнуть, что войны вообще должны быть исключе­ны из жизни человечества и тем более, недопустимы новейшие типы войн, опасные не только для их участников, но и для всего человечества.

Как война, так и военный конфликт в своем возникновении, функционировании и развитии подчинены действию определенных законов и закономерностей . В самом общем виде их можно разделить на следующие основные группы:

а) законы возникновения войны (генетические) - о них мы уже говорили выше, анализируя источники, причины и механизм подготовки и развязывания войн;

б) законы функционирования и развития (онтологические):

Общие, которые относятся к войне как к цельному социально-историческомуявлению и раскрывают ее существенные связи с основными сторонами общественной жизни:

Зависимость характера и степени применения военной силы государства от его политических целей;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения экономических факторов воюющих государств (коалиций);

Зависимость хода и исхода войны от соотношения социальных сил противников;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения научно-технических потенциалов сторон;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения духовных и морально-психологических сил участников;

Зависимость хода и исхода войны от соотношения собственно военных потенциалов и сил противоборствующих сторон;

Законы ведения войны (любой формы "горячей" или "холодной"):

Противодействие деструктивных и конструктивных усилий (необходимость максимального поражения противника при минимальных собственных потерях);

Соответствие военных целей имеющимся силам и средствам (соотношение сил призвано определить выбор между вооруженными и не вооруженными средствами ведения войны, а также характер их использования);

Взаимодействие имеющихся сил и средств, координация усилий в их применении;

Пополнение сил (закон "питания 7 ") в ходе ведения войны;

Единства информации и дезинформации;

Упреждение противника в действиях (закон внезапности);

Законы вооруженной борьбы в целом:

Единства боевых действии в пространстве и времени;

Неравномерность распределения сил и средств в боевых порядках(оперативных построениях): как правило своих превосходящих сил против наиболее уязвимых мест у противника;

Устойчивости связи и управления войсками и оружием;

Взаимодействия сил и средств, а также военных действий по уровням (политические - стратегические - оперативные - тактические);

Внезапности и скрытности боевых действий;

Законы отдельных сторон вооруженной борьбы:

Стратегии - оперативного искусства - тактики;

Наступления - обороны;

Боевых действий регулярных вооруженных сил - других силовых структур и формирований - иррегулярных частей и подразделений (ополченцев, партизан и т.п.);

Наземных боевых действий - морских - воздушных - космических;

Применения отдельных видов Вооруженных Сил и родов войск (сил).

Законы вооруженной борьбы и ее отдельных сторон составляют предметисследования военной науки в целом и ее отдельных разделов. Остальные законы нахо­дятся в центре осмысления философии. 5 На основе законов войны формулируются концепции национальной безопасности, военные доктрины, замыслы военного строи­тельства и принципы военного искусства. Вместе с тем законы войны, как и большинство социальных законов, носят вероятностно-статистический характер и действуют в форме тенденций. Это во многом связано с тем, что война представляет собой нели­нейный процесс, развертывающийся в условиях принципиальной неопределенности. На это в свое время указывал еще К. Клаузевиц, а сегодня подобные идеи характерны для И. Пригожина, Р. Абдеева и Ю. Урманцева. 13

Важнейшей проблемой философского осмысления войн является их классифи­кация. Она позволяет осмыслить их роль в истории, на основе выделения общего и по­вторяющегося в различных по своему содержанию, характеру и причинам войнах. Типология войн может быть произведена по различным основаниям:

а) по времени действия (на основе исторических эпох, этапов и периодов разви­тия человечества выделяются следующие ряды (цепочки, уровни):

Формационный - по общественно-экономическим формациям (войны перво­бытного, рабовладельческого, феодального и т.д. общества);

Цивилизационный - на основе цивилизаций как типов общества;

Культурологический - по типам культуры;

Технологический - на основе развития техники (войны доиндустриального, индустриального, постиндустриального, информационного и т.п. обществ);

Событийный - по принципу выделения крупных исторических вех (доминант) в развитии человечества (войны древнего, античного, средневекового

общества, эпохи Возрождения, Реформации, Просвещения, Нового и Новейшего времени, современного общества).

Кроме того, эта классификация может быть дополнена в зависимости от:

Типа государств, участвующих в войне, формы и режима государственной власти (монархия - республика, тоталитарное - авторитарное - демократическое);

Конкретного государства (исходя из геостратегического положения и так на­зываемых исторических интересов и приоритетов: США - Латинская Америка и Даль­ний Восток, Великобритания - Балканы, Кавказ и Средняя Азия, Франция и Германия- Эльзас и Лотарингия, Россия - Кавказ, Балканы и Средняя Азия и т.п.).

б) по социально-политическому содержанию (причинам, целям, силам, послед­ствиям) или характеру:

Справедливые (прогрессивные, законные): войны в защиту Отечества, нацио­нально-освободительные войны, гражданские войны против тоталитарного режима;

Несправедливые (регрессивные, незаконные): захватнические, колониальные, подавление угнетенных социальных слоев и групп;

в) по составу участников и возможным последствиям: мировые коалиционные- региональные - локальные - внутригосударственные;

г) по продолжительности: скоротечные и затяжные;

д) по средствам ведения:

Без использования вооруженного насилия (информационные, психологиче­ские, дипломатические, экономические, сырьевые, энергетические, экологические, тех­нологические и т.п.);

С применением обычных средств вооруженной борьбы;

С применением оружия массового поражения (ракетно-ядерная, химиче­ская, биологическая, с применением высокоточного оружия);

е) по смыслу разрешаемых противоречий:

Между развитыми государствами;

Между развивающимися государствами;

Между отсталыми государствами;

Между различными типами государств;

Внутригосударственные.

ж) По характеру и способам ведения боевых действий выделяют 6 поколений в историческом развитии войн:

Колониальные

Гражданские

Мировые

Ядерные

Высокотехнологичные ("послеядерные")

Военно-полицейские операции.

Историческая роль той или иной войны может быть выяснена во многом при анализе ее результатов, итогов и последствий . Это весьма близкие, но не тождествен­ные понятия:

а) результаты войны представляют собой положение и соотношение сил проти­воборствующих сторон на момент окончания боевых действий;

б) итоги - это закрепленные международными договорами результаты войны;

в) последствия - характеризуют влияние войны на последующие международ­ные отношения. 6

Последствия могут быть:

а) по времени: непосредственные - отдаленные;

Гуманитарные (жертвы): безвозвратные и санитарные (временные);

Экономические (издержки и разрушения);

Социальные (изменения социальной, демографической, национальной, этни­ческой, расовой, религиозной, профессиональной структуры общества);

Политические (изменение роли государства, политических партий и общест­венных движений в жизни общества, изменение характера осуществления демократиче­ских прав и свобод граждан);

Духовные (изменение целей, мотивов, установок, общественной идеологии и психологии людей);

Экологические (уничтожение растительности, почв, посевов, загрязнение ат­мосферы, повреждение АЭС, ГЭС, химических заводов и т.п.);

Собственно военные (отбор наиболее эффективных средств вооруженной борьбы, способов ведения боевых действий, принципов комплектования личным соста­вом и т.п.).

В последнее время принято выделять исторические последствия войн как некий интегральный, суммарный результат воздействия на общество и его подсистемы всех элементов спектра последствий войн данной эпохи. 7

Практическими мерами урегулирования и прекращения текущих военных конфликтов могут быть:

а) военно-силовые:

Блокирование сил агрессора силами мирового сообщества или группы госу­дарств;

Уступка агрессору;

Взаимный компромисс;

- "гашение" острого конфликта и превращение его в тлеющий, хронический;

б) политические:

Международные конференции, переговоры, консультации с участием всех заинтересованных сторон;

Санкции, лишения привилегий, ограничения торговых, научных и иных свя­зей;

Дипломатическое давление;

Пацифистские и миротворческие общественные организации;

Предоставление мировым сообществом гарантий равной безопасности участ­никам военных конфликтов;

Отказ участников от бескомпромиссности и ультимативности, гибкость и го­товность идти на взаимные, разумные уступки;

Корректное и понятное доведение до противоборствующей стороны своих целей и интересов, учет интересов остальных участников конфликта.

Соотношение насильственных и ненасильственных (военных и политических) средств урегулирования текущих военных конфликтов позволяет выделить возможные способы установления, обеспечения и поддержания мира, модели и механизмы безопасного существования человечества, которые более подробно будут изложены во второй части настоящего издания.

Среди методов предотвращения войн и прекращения текущих военных конфлик­тов наиболее часто использующимися в истории являются:

а) "избегание" конфликта (игнорирование противника, отсутствие реакции на действия противоположной стороны, добровольный или принудительный уход с поли­тической арены того или иного политического или военного лидера, угроза такого ухо­да, эмиграция из страны);

б) "откладывание" или консервация конфликта (сдача на милость победителя, уход от противоборства с надеждой, что изменятся обстоятельства и будут созданы бо­лее благоприятные условия для разрешения конфликта);

в) отрицание или подмена конфликта (перемещение его в другую область, не гасящее и не разжигающее данный конфликт, а дающее ему возможность тлеть);

г) конфронтация (перевод конфликта в состояние активного антагонизма с це­лью максимально быстрого и менее болезненного его разрешения);

д) переговоры, встречи, консультации, международные или региональные кон­ференции (один на один или с участием гарантов, посредников);

е) третейское разбирательство (добровольная передача участниками спора собственных противоречий треть­ей стороне, решение которой является обязательным для субъектов конфликта);

ж) примирение (прекращение конфликта, ликвидация противоречий вызвавших его возникновение). 8

Альтернативой войне является мир. В современных условиях мир становится по сути важнейшим условием и способом выживания человеческой цивилиза­ции. Сегодня уже недостаточно понимание мира как отсутствия войны. Необходимо вести речь о мире как отсутствии противоречий, порождающих войны, ибо такой мир основан на разоружении, на равенстве и одинаковой безопасности, на уважении сувере­нитета и территориальной целостности государств, на уважении права выбора народов. Как и война мир тесно связан с политикой. В связи с этим мир может быть рассмотрен как продолжение политики или сама политика взаимовыгодного сотрудничества (ненасилия) в различных областях: экономической, социальной, культурно-духовной, дипломатической, военной и т.п.

Темой алексинского клуба была философия войны, но я в своем выступлении сознательно ограничился философией оружейного дела. Тем не менее, несколько заметок по основной теме обсуждения. Сорри, что рваные — это совсем черновик.

1. Есть советский анекдот: «Будет ли война? — Нет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется». Он родом из эпохи, когда стало окончательно ясно, что СССР не собирается побеждать капитализм ни в военном, ни даже в мирном противостоянии; и все, чего хотят его вожди — это «ребята, давайте жить дружно». Что характерно, «ребята», услышав такую музыку, решили про себя, что вот тут-то и настал повод поквитаться с красными за десятилетия страха и трепета, устроить им свой Вьетнам и свой «красный май». Можно ныть и жаловаться на коварство негодяев, но вообще-то никакого другого ответа от них ждать и не приходилось. Если ты не опасен, то ты жертва.

Почему так? Потому что никуда не делся сам конфликт, лежащий в основе отношений.

2. Часто говорят: военный/вооруженный конфликт; я здесь вижу смысловую неточность. Война — это никакой не «конфликт». Это «после конфликта». Это режим взаимодействия, начинающийся ровно тогда, когда фаза под названием «конфликт» в некотором смысле закончена. То есть стороны определены, их позиции ясны, предмет конфликта никуда не делся, сам конфликт при этом не разрешен и воспринимается как неразрешимый. Тут-то и приходит война. Иначе говоря, конфликт — первоисточник войны, но он не есть сама война, он — по ту сторону, в пространстве, называемом «мир».

3. Война как взаимодействие — не убийство, а лишение силы. Гипотетически можно представить себе войну, в которой вообще никто никого не убивает, но решительный результат вполне достигается. И этот результат в том, что сила была, а ее не стало. В реальности, поскольку первоисточник силы всегда человек, война всегда сопровождается убийством. Но это, повторяю, лишь до тех пор, пока отчуждение человека от силы не стало абсолютным.

4. В логике войны как столкновения сил понятна взаимосвязь философии и оружия, на которую указал Эрн в «от Канта к Круппу». Силу всегда формирует структура. Прочность материала задается не атомами, а формой кристаллической решетки — алмаз и уголь это один и тот же углерод. Соответственно, построение силы есть всегда структурирование, а уничтожение силы — деструкция. Дальше остается разобраться с природой сил, сталкивающихся на войне: это всегда социальные организации (порой из одного человека, но это не такой уж и парадокс), определенным образом структурированные. Армия — силовая проекция социума. Рабочим инструментом такого структурирования всегда выступает знание, которое, в свою очередь, всегда продукт познания — процесса, осуществляемого наукой, но направляемого философией.

5. Промежуточная форма между философией и войной — аскеза, она же «великий джихад»: внутренняя борьба человека за пересоздание его самого. «Брань духовная». Структурируется не только оружие или социальная организация армии; структурируется также сама личность воина, его воля и способность побеждать. «Тема» в греческом изначально — позиция, удерживаемая одним воином; «система» — взаимосвязь этих позиций, образующая воинское подразделение.

6. Философ всегда осуществляет creative destruction, разрушая одни структуры сознания и создавая другие, расширяя пространство познания как такового. Именно поэтому философия становится первоисточником прорывов в новые области знания, а также первоисточником новых типов структур. Соответственно, легко проследить взаимосвязь между невинным трепом Сократа с учениками и боевыми качествами фаланг Македонского, перед которыми оказывается бессильной миллионная армия Дария, сформированная более архаичными и более слабыми структурами мышления.

7. Методологическая задача в этой области — построение модели оценки качества структур мышления с точки зрения их потенциального военного применения. Иначе говоря, метода проецирования тех или иных философских идей в пространство взаимодействия сил, называемого войной. Наиболее перспективный путь гуманизации войны — это буквальная реализация идеи Сунь-Цзы, согласно которой война происходит полностью «в уме», т.е. без непосредственной физической реализации в форме смертоубийства. Там же происходят столкновения, осуществляются победы и признаются поражения. Но практическое воплощение этой утопии невозможно до тех пор, пока «трение реальности» Клаузевица (а на самом деле — дефицит нашего знания о мире даже на физическом уровне, не говоря об антропологическом) раз за разом опрокидывает любые теоретические модели. До этих пор войну приходится не только придумывать, но и воплощать, всякий раз фиксируя разрыв между гипотетической войной и тем, что происходит «на самом деле».

В общей концепции романа мир отрицает войну, потому что содержание и потребность мира - труд и , свободное, естественное и потому радостное проявление личности, а содержание и потребность войны - разобщение людей, разрушение, смерть и горе. Ужас смерти сотен людей на плотине Аугеста во время отступления русской армии после Аустерлица потрясает тем более, что Толстой сравнивает этот ужас с видом той же плотины в другое время - когда здесь «столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу» и «столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами». Страшный итог Бородинского сражения рисуется в следующей картине: «Несколько десятков тысяч человек лежали мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах: на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского».

Он отказывается признать силой, руководящей историческим развитием человечества, какую бы то ни было «идею», а также желания или власть отдельных, пусть даже и «великих» исторических деятелей. «Есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами, - пишет Толстой. - Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскивания причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденное Земли». Перед историками Толстой ставит задачу «вместо отыскания причин: отыскание законов».

Само изображение правды войны - «в крови, в страданиях, в смерти», которое Толстой провозгласил своим художественным принципом еще в Севастопольских рассказах, исходит из народной точки зрения на сущность войны. Правителям народов Наполеону и Александру, равно как и всему высшему обществу, мало дела до этих страданий. Они либо не видят в страданиях ничего ненормального - как Наполеон, - либо с брезгливо-болезненной миной отворачиваются от них - как Александр от раненого солдата.

Толстой говорил, что только собственный взгляд на историю, позволил ему «осветить под новым и, как кажется, верным углом некоторые исторические события». Философские рассуждения в его романе - не дополнительный привесок к художественным картинам, а естественный, напрашивающийся сам собою вывод из них. «Если бы не было этих рассуждений, не было бы и описаний», - заметил Толстой в одном из набросков эпилога. Он очень дорожил тем разрядом своих читателей, которые «между строками, не рассуждая» прочтут все то, что он писал в рассуждениях. Но сами эти рассуждения называл «нераздельной частью» своего миросозерцания и возмущался критиками, которые пренебрежительно отзывались об этой стороне романа.

В последующее время философско-историческая часть «Войны и мира» также вызывала разноречивые, в том числе и резко критические суждения. Ныне совместными усилиями нескольких исследователей - Н. Гусева, А. Сабурова, А. Скафтымова, Н. Арденса Апостолова, В. Асмуса, С. Бочарова, Е. Купреяновой - этот важный и сложный вопрос достаточно прояснен. Показано, что «последнее слово философии истории Толстого - не , не детерминизм, не исторический агностицизм, хотя формально все эти точки зрения у Толстого налицо и даже бросаются в глаза. Последнее слово философии истории Толстого - народ».

Толстой остановился в недоумении перед осознанием законов, которые определяют «стихийно-роевую» жизнь народа. Согласно его взгляду, участник исторического события не может знать ни смысла и значения, ни - тем более - результата совершаемых действий, В силу этого никто не может разумно руководить историческими событиями, а должен подчиняться стихийному, неразумному ходу их, как подчинялись древние фатуму.

Однако внутренний, объективный смысл изображенного в «Войне и мире» вплотную подводил к осознанию этих закономерностей. Кроме того, в объяснении конкретных исторических явлений сам Толстой очень близко подходил к определению действительных сил, руководивших событиями. Так, исход войны 1812 года был определен, с его точки зрения, не таинственным и недоступным человеческому пониманию фатумом, а «дубиной народной войны», действовавшей с «простотой» и «целесообразностью».